Если лошадь вам говорит, что вы псих, то это так и есть.
По данным этнографических очерков в сборнике «Старый новый быт» (1924), в северных деревнях молодой Советской России в 1920-е годы резко выросло количество колдунов.
“ Деревенская Россия вся расписана на колдовские приходы нисколько не хуже церковных. В каждом селе четыре основные фигуры: священник, учитель, фельдшер, колдун.
— пишет редактор сборника, профессор Владимир Тан-Богораз.
Раньше колдовство было запрещённой, подпольной верой, но теперь оно действует совершенно открыто. У колдуна приём, порою прямо очередь. У одного колдуна 4 тысячи пациентов в год, вдвое больше, чем у местного фельдшера. В другом селе порою до ста человек в день.
Колдуны появлялись в деревнях разными путями: это были либо потомственные колдуны, которые «взяли слова» у отца или деда, либо православные священники, перешедшие в язычество, а то и совмещавшие службу в церкви и колдовские обряды.
Поводами для колдовства были охота, болезни и заговоры на суженого (суженую) — это у крестьян называлось «присушка».
Знахарка берёт чаще всего соль, наговаривает на неё и заставляет девушку положить её парню в пищу — не в холодную, чтобы его сердце не «захолодело», и не в горячую, чтобы вместе с паром не улетели слова, а в тёплую, тогда слова окажут самое благоприятное действие.
Тан-Богораз продолжает:
Колдун ворожит пациентам перед зеркалом с ухватками гипнотизера, вызывает всяческих духов и «рогатых и камлатых» и называет их деликатно по-новому: «мои товарищи».
Колдовство, говорит он, не только приняло в себя новый лексикон, но и взяло на службу грамотность: советский колдун записывает заговоры на бумажки и скрепляет их в самодельные тетрадки.
Порой единственными, кто мог бы принять силу, «взять слова» у колдуна, становились... этнографы.
В одной из валдайских деревень старуха-колдунья, узнав о том, что приехал отряд этнографов, выслала к ним внучку с просьбой прийти: «Скажи им — худо мне. Умереть не могу. Никто моей силы не принимает. Слыхала я, что ходят такие люди, собирают ведовщину, так пускай бы пришли, забрали бы и моих дьяволов».
«Четвёртый Лик Луны»
“ Деревенская Россия вся расписана на колдовские приходы нисколько не хуже церковных. В каждом селе четыре основные фигуры: священник, учитель, фельдшер, колдун.
— пишет редактор сборника, профессор Владимир Тан-Богораз.
Раньше колдовство было запрещённой, подпольной верой, но теперь оно действует совершенно открыто. У колдуна приём, порою прямо очередь. У одного колдуна 4 тысячи пациентов в год, вдвое больше, чем у местного фельдшера. В другом селе порою до ста человек в день.
Колдуны появлялись в деревнях разными путями: это были либо потомственные колдуны, которые «взяли слова» у отца или деда, либо православные священники, перешедшие в язычество, а то и совмещавшие службу в церкви и колдовские обряды.
Поводами для колдовства были охота, болезни и заговоры на суженого (суженую) — это у крестьян называлось «присушка».
Знахарка берёт чаще всего соль, наговаривает на неё и заставляет девушку положить её парню в пищу — не в холодную, чтобы его сердце не «захолодело», и не в горячую, чтобы вместе с паром не улетели слова, а в тёплую, тогда слова окажут самое благоприятное действие.
Тан-Богораз продолжает:
Колдун ворожит пациентам перед зеркалом с ухватками гипнотизера, вызывает всяческих духов и «рогатых и камлатых» и называет их деликатно по-новому: «мои товарищи».
Колдовство, говорит он, не только приняло в себя новый лексикон, но и взяло на службу грамотность: советский колдун записывает заговоры на бумажки и скрепляет их в самодельные тетрадки.
Порой единственными, кто мог бы принять силу, «взять слова» у колдуна, становились... этнографы.
В одной из валдайских деревень старуха-колдунья, узнав о том, что приехал отряд этнографов, выслала к ним внучку с просьбой прийти: «Скажи им — худо мне. Умереть не могу. Никто моей силы не принимает. Слыхала я, что ходят такие люди, собирают ведовщину, так пускай бы пришли, забрали бы и моих дьяволов».
«Четвёртый Лик Луны»