Если лошадь вам говорит, что вы псих, то это так и есть.
Когда вы стонете об отключении воды, ей-богу, я вас не узнаю. Плохи лишь те лишения, что разъединяют людей.
Не знаю, как во всей Москве, а у нас тут, на Первомайской или Измайловской, где заводские кварталы - тут давали жильё от "Маяка", а там метростроевцам, и все знали всех - как зацветёт сирень, и уж тем более на Сиреневом бульваре, тогда сам бог велел: выносили во двор что нашлось, и все пили чай. Пока сирень, и пока черёмуха.
У нас был самовар электрический, его выносили и тоже ставили. ( потом самовар перекочевал в наш класс и мы пили из него чай на большой перемене до самого выпускного двухтысячного года).
Мужики в домино, и в шахматы, в подкидного, и мы резались оголтело. Какие-то мятные замятые конфеты, лежалые сушки, липкие с нового года гусиные лапки - к чаю вприкуску. Из чашек и заварочных чайников, на улице. Вкусно.
От прабабки Верочки, ударницы обойной фабрики, миллион рулонов моющихся обоев в мелкий цветочек. С бумажной основы легко снималась моющаяся плёнка. Вот и одноразовая скатерть, на любую длину дощатого стола, вкопанного в каждом дворе вместе со скамьями.
Пришёл голод 90-ых, ушла традиция гонять чаи во дворе.
И больше не вернулась. И больше не было трезвых, общих дней, когда взрослым не плевать на щенков, а наоборот, обычно не просыхающий дядь Саша с пятнадцатого этажа вставал на футбольные ворота.
И пойди ему забей.
А воду отключили, пфф. Хоть ты в Бутово, хоть в Хамовниках. Уравняло всех. Радость какая! Можно сверить графики. Можно поехать мыться к Каркуше, а она ко мне. Можно исстрадавшись по горяченькой, сидеть потом, в махровом гостевом полотенце на балконе и пить белое сухое, а до - набултыхать на себя не своих, непривычных гелей и шампуней.
А у меня на затычке в ванной - резиновый лягушонок на цепочке плавает, и как ты узнаешь, дружи со мной в дёсна хоть сто лет, если не приедешь помыться.
Если не к кому поехать, когда отключили горячую, нет у вас близких людей. Менять надо что-то, и это не трубы.
А можно пойти в баню. Дочка с мамой в женское, сын с отцом в мужское. В Измайловских банях, что в двух шагах, жестяных шаек уже не дают, всюду пластиковые тазы. Но если охота жестяную, как в детстве, можно сесть на 34-ый трамвай и поехать на Соколиные горы.
Я не знаю, как дела в мужском, но в женском всегда есть та вечная жилистая бабка, которая поддаёт, так поддаёт. И вокруг неё молодняк лет семидесяти, всегда числом двенадцать, как и положено вокруг мессии. Перенимают.
А потом можно отмытыми до сияния опять на трамвае домой, или пешком, через парк, а там и на лодочке покататься.
А может и человек, который тридцать лет живет с другим человеком, попросить на спину полить. У нас же институт брака запселый, подлый. Годами люди рожают-ебутся, спят в одной постели, а спину потереть спросить, или перед роддомом себя подбрить - неловко.
Но тут отсутствие горячей. Не повод ли для неполовой, а, наконец, просто интимной близости. "Паш, на спину полей!". Льёт, трёт, времена-то трудные - горячей нет, а как-то теплее. И так месяц.
Уже десять дней.
Как писала любимая моя Оленька Берггольц (из блокадного, на секундочку, Ленинграда): "как объяснить тебе: свет, тепло, ванна - это вовсе не жизнь, это сумма удобств."
Что же вы всё ноете. Пользуйтесь. Поживите. Можно подумать - испытание не по силам. (с)
Олюшка Никифорова-Демиург
Не знаю, как во всей Москве, а у нас тут, на Первомайской или Измайловской, где заводские кварталы - тут давали жильё от "Маяка", а там метростроевцам, и все знали всех - как зацветёт сирень, и уж тем более на Сиреневом бульваре, тогда сам бог велел: выносили во двор что нашлось, и все пили чай. Пока сирень, и пока черёмуха.
У нас был самовар электрический, его выносили и тоже ставили. ( потом самовар перекочевал в наш класс и мы пили из него чай на большой перемене до самого выпускного двухтысячного года).
Мужики в домино, и в шахматы, в подкидного, и мы резались оголтело. Какие-то мятные замятые конфеты, лежалые сушки, липкие с нового года гусиные лапки - к чаю вприкуску. Из чашек и заварочных чайников, на улице. Вкусно.
От прабабки Верочки, ударницы обойной фабрики, миллион рулонов моющихся обоев в мелкий цветочек. С бумажной основы легко снималась моющаяся плёнка. Вот и одноразовая скатерть, на любую длину дощатого стола, вкопанного в каждом дворе вместе со скамьями.
Пришёл голод 90-ых, ушла традиция гонять чаи во дворе.
И больше не вернулась. И больше не было трезвых, общих дней, когда взрослым не плевать на щенков, а наоборот, обычно не просыхающий дядь Саша с пятнадцатого этажа вставал на футбольные ворота.
И пойди ему забей.
А воду отключили, пфф. Хоть ты в Бутово, хоть в Хамовниках. Уравняло всех. Радость какая! Можно сверить графики. Можно поехать мыться к Каркуше, а она ко мне. Можно исстрадавшись по горяченькой, сидеть потом, в махровом гостевом полотенце на балконе и пить белое сухое, а до - набултыхать на себя не своих, непривычных гелей и шампуней.
А у меня на затычке в ванной - резиновый лягушонок на цепочке плавает, и как ты узнаешь, дружи со мной в дёсна хоть сто лет, если не приедешь помыться.
Если не к кому поехать, когда отключили горячую, нет у вас близких людей. Менять надо что-то, и это не трубы.
А можно пойти в баню. Дочка с мамой в женское, сын с отцом в мужское. В Измайловских банях, что в двух шагах, жестяных шаек уже не дают, всюду пластиковые тазы. Но если охота жестяную, как в детстве, можно сесть на 34-ый трамвай и поехать на Соколиные горы.
Я не знаю, как дела в мужском, но в женском всегда есть та вечная жилистая бабка, которая поддаёт, так поддаёт. И вокруг неё молодняк лет семидесяти, всегда числом двенадцать, как и положено вокруг мессии. Перенимают.
А потом можно отмытыми до сияния опять на трамвае домой, или пешком, через парк, а там и на лодочке покататься.
А может и человек, который тридцать лет живет с другим человеком, попросить на спину полить. У нас же институт брака запселый, подлый. Годами люди рожают-ебутся, спят в одной постели, а спину потереть спросить, или перед роддомом себя подбрить - неловко.
Но тут отсутствие горячей. Не повод ли для неполовой, а, наконец, просто интимной близости. "Паш, на спину полей!". Льёт, трёт, времена-то трудные - горячей нет, а как-то теплее. И так месяц.
Уже десять дней.
Как писала любимая моя Оленька Берггольц (из блокадного, на секундочку, Ленинграда): "как объяснить тебе: свет, тепло, ванна - это вовсе не жизнь, это сумма удобств."
Что же вы всё ноете. Пользуйтесь. Поживите. Можно подумать - испытание не по силам. (с)
Олюшка Никифорова-Демиург