Если лошадь вам говорит, что вы псих, то это так и есть.
Я извращенец - люблю вот эти последние дни августа больше, чем само лето.
Конец - это ведь по сути всегда какая-то выжимка из жизни, и в нем обязательно есть или главная правда или главная боль повествования.
Главная правда августа в том, что впереди долгие зимние месяцы, и стрекоза не выживет, а значит придется как-то крутиться - рыть нору, искать пару, или, на худой конец, уйти в спорт. Я не стрекоза, и даже не муравей. Я гребаный правильный Наф-наф, и мой дом готов, и мне не страшно. Я наконец-то чувствую, что легко сварю волка, у меня есть план, вертел и рецепт, и все что осталось сделать - просто открыть дверь.
И там, за этой августовской дверью, все как будто бы для меня и устроено. И липкий ржавый виноград в облаке фруктовых мух, и клеклые пироги с яблоками, и время сладкое, тягучее и бессмысленное, как медовая лужица на клеенке - если бы можно было выбрать всего один день, я бы в нем и осталась.
Утром я бы курила на крыльце, и думала о том, что у меня до черта опавших листьев, и что в этом году, честное слово, я ни за что не буду их собирать.
В обед - варила что-нибудь ненужное из слив (к счастью, ни один даже самый плохой правитель не сумел довести нас до сливовых банок), а вечером, матерясь, сгребала листья, и устраивала большой костер. И я бы слышала сверчков, и то, как тикают часы в доме, видела как луна выплывает из-за леса и как какое-нибудь дурацкое облако цепляется за ручку ковша медведицы, и жмурилась бы от искр и от дыма, и боялась того, кто шуршит листьями в саду.
И я была бы я. Простая, счастливая и мягкая, как старый трамвайный билетик. Без дизайна и без магнитной ленты. Наверное, меня бы можно было даже пожевать при желании. Или нельзя.
Главная боль августа в том, что все закончится еще до того, как ты решишь оставить листья на месте. Ну или, во всяком случае, на никому не нужном сливовом варенье.
А потом приходит волк.
Екатерина Великина
Конец - это ведь по сути всегда какая-то выжимка из жизни, и в нем обязательно есть или главная правда или главная боль повествования.
Главная правда августа в том, что впереди долгие зимние месяцы, и стрекоза не выживет, а значит придется как-то крутиться - рыть нору, искать пару, или, на худой конец, уйти в спорт. Я не стрекоза, и даже не муравей. Я гребаный правильный Наф-наф, и мой дом готов, и мне не страшно. Я наконец-то чувствую, что легко сварю волка, у меня есть план, вертел и рецепт, и все что осталось сделать - просто открыть дверь.
И там, за этой августовской дверью, все как будто бы для меня и устроено. И липкий ржавый виноград в облаке фруктовых мух, и клеклые пироги с яблоками, и время сладкое, тягучее и бессмысленное, как медовая лужица на клеенке - если бы можно было выбрать всего один день, я бы в нем и осталась.
Утром я бы курила на крыльце, и думала о том, что у меня до черта опавших листьев, и что в этом году, честное слово, я ни за что не буду их собирать.
В обед - варила что-нибудь ненужное из слив (к счастью, ни один даже самый плохой правитель не сумел довести нас до сливовых банок), а вечером, матерясь, сгребала листья, и устраивала большой костер. И я бы слышала сверчков, и то, как тикают часы в доме, видела как луна выплывает из-за леса и как какое-нибудь дурацкое облако цепляется за ручку ковша медведицы, и жмурилась бы от искр и от дыма, и боялась того, кто шуршит листьями в саду.
И я была бы я. Простая, счастливая и мягкая, как старый трамвайный билетик. Без дизайна и без магнитной ленты. Наверное, меня бы можно было даже пожевать при желании. Или нельзя.
Главная боль августа в том, что все закончится еще до того, как ты решишь оставить листья на месте. Ну или, во всяком случае, на никому не нужном сливовом варенье.
А потом приходит волк.
Екатерина Великина