Если лошадь вам говорит, что вы псих, то это так и есть.
В электронной книге "Господин Зима" Пратчетта так подходит и под настроение, и под погоду за окном... Даже промерзший вторым стеклом стеклопакет хочется считать приветом от Зимового, а не браком фирмы (чтоб им там тридцать три раза навернуться и попасть под проверки налоговой!).
Настроение предновогоднее, чего уже и не ожидала.
Послушай, девочка, что я тебе скажу:
ты глядишь дьяволицей, а походишь всё ж на княжну,
ты сидишь неподвижно, но душою стремишься к ножу.
Остынь, девица, и послушай, что я тебе скажу.
Ты оставила трон, но минула ты и костёр.
Ты мнишь себя одинокой, твой меч голоден и остёр,
в твои пальцы бы звёзды, но сжимают они холодную рукоять,
ты вскакиваешь в седло, а хотела бы просто поспать.
И нигде не сыскать ни слова доброго,
ни руки, на которую опереться бы и вздохнуть,
с которой не страшен в саму Преисподнюю путь
и с которой светло, даже когда вокруг – ни зги.
На такое лицо бы – свадебную вуаль,
а не с проседью чёлку да под нею спрятанный шрам.
Я гляжу на тебя, и сердце трещит по швам,
но при этом, девочка, мне нисколько тебя не жаль.
Жалость подобна отравленному вину,
постарайся же не вменять мне это в вину.
Покуда ещё не испита чаша твоя до дна –
жалости не ищи и не давай её никому. Никогда.
И коль скоро жаждет тебя не принц,
а убийца, кормящий Смерть с руки,
коль люди падают пред тобой не ниц, а порубленные на куски –
оставь, соколица, чувство жалости и тоски.
Налегке куда проще будет тебе переплыть реки крови,
коей немало придётся пролить. Главное, девочка – не вздумай её пить.
И тогда, на другом берегу, может быть, обсохнув и отдохнув,
обнаружив, что потеряла меч, взамен обретёшь возможность устать, наконец, и лечь.
И опору родных и надёжных плеч. (с)
Настроение предновогоднее, чего уже и не ожидала.
Послушай, девочка, что я тебе скажу:
ты глядишь дьяволицей, а походишь всё ж на княжну,
ты сидишь неподвижно, но душою стремишься к ножу.
Остынь, девица, и послушай, что я тебе скажу.
Ты оставила трон, но минула ты и костёр.
Ты мнишь себя одинокой, твой меч голоден и остёр,
в твои пальцы бы звёзды, но сжимают они холодную рукоять,
ты вскакиваешь в седло, а хотела бы просто поспать.
И нигде не сыскать ни слова доброго,
ни руки, на которую опереться бы и вздохнуть,
с которой не страшен в саму Преисподнюю путь
и с которой светло, даже когда вокруг – ни зги.
На такое лицо бы – свадебную вуаль,
а не с проседью чёлку да под нею спрятанный шрам.
Я гляжу на тебя, и сердце трещит по швам,
но при этом, девочка, мне нисколько тебя не жаль.
Жалость подобна отравленному вину,
постарайся же не вменять мне это в вину.
Покуда ещё не испита чаша твоя до дна –
жалости не ищи и не давай её никому. Никогда.
И коль скоро жаждет тебя не принц,
а убийца, кормящий Смерть с руки,
коль люди падают пред тобой не ниц, а порубленные на куски –
оставь, соколица, чувство жалости и тоски.
Налегке куда проще будет тебе переплыть реки крови,
коей немало придётся пролить. Главное, девочка – не вздумай её пить.
И тогда, на другом берегу, может быть, обсохнув и отдохнув,
обнаружив, что потеряла меч, взамен обретёшь возможность устать, наконец, и лечь.
И опору родных и надёжных плеч. (с)