Если лошадь вам говорит, что вы псих, то это так и есть.
Наша молитва — молчанье, мы молимся об одном. Босиком под сводами храма стоим в темноте, никогда не поем. Сделай господи так, чтобы сталь оказалась крепка, да не дай мне упасть, господи, да не дрогнет сестры рука! Чтобы ни было там, мы не спрячемся, не сбежим, господи, дай нам еще один день, еще один...
В черноте ночи мы выходим к плечу плечом. Они знают, знают, что мы идем. Где-то над рекой слышен детский надрывный крик, а к забору с дрожью приник старик: «Сделай всё, что можешь, спаси, сестра!..» и незряче шарят его глаза.
Эта ночь не из тех, про которые пишут стихи. Эта ночь из плохих, эта ночь из очень плохих. Я скорей вынимаю из ножен своих кинжал. Очень вовремя. Ночь ощетинилась сотней жал.
К горлу уже тянется чья-то пасть. Дай мне господи увернуться, а не упасть. Дай мне господи не упасть.
Возле леса берет нас в кольцо стая облезлых псов,
мы спиной друг к другу, эй, береги лицо!..
И я бью наугад, дайте скорей огня! А сестра смеётся, что защитит меня. Даже если я упаду, она защитит меня.
Но за псами люди на пепельных лошадях.
Эти твари посмотрят тебе в глаза и посеют страх.
Острый росчерк стали, ну же, вставай сестра, окровавлены пальцы, упала не я — она.
Та что смеялась громче и чаще всех. И теперь даже в смерти мне мерещится ее смех.
Я ругаюсь, как ведьма, я валькирией режу ночь, распадается стая, часть убегает прочь.
Мы не женщины, сегодня мы палачи, ты когда-нибудь слышал, как тьма кричит?
Это я насквозь протыкала её копьём, это мне говорила сестра: «Утри кровь, пойдем».
Эта ночь никогда не кончится, эта ночь похожа на стон. Мы зубами и пальцами пробиваемся вверх на склон,сестры рядом падают, слышится чей-то стон, но мы не замедлим хода, мы идём, идём.
Господи, мы идём.
Разбегаются тучи, месяц скалится в небеса. Среди черных безликих всадников вижу Его глаза. Это хуже, чем падать, острее, чем мой кинжал. Его взгляд говорит, что он долго меня искал.
Иногда есть я, но чаще есть просто мы. Мы не плачем, у нас нет ран, мы не влюблены,
мы не женщины, мы просто рабы войны, и темны наши мантии в самОй середине тьмы.
Сестры толкают в грудь, я отступаю назад. Господи, но как прекрасны Его глаза.
Говорят, мы ничем не лучше, чем они и Он. Но подумай так ночью, похожей на эту и ты обречен, хоть я знаю, что в душах людей мы посеем страх, но всей кровью своей сохраним их, отбросим мрак.
Когда рассветет, мы молча покинем склон. Твари тьмы убегут, спиной повернется Он. Мы поднимем погибших сестер и вернемся в храм, и тогда дадим волю горечи и слезам.
Но уже этим вечером мы снова будем в строю. И мне станет грустно, что сестры мои не поют.
Вот бы голосом тихим разрезать горькую тишину, я бы в слова облачила молитву всего одну:
Сделай господи так, чтобы сталь оказалась крепка, да не дай мне упасть, господи, да не дрогнет сестры рука! Чтобы той, смешливой было радостно на небесах, и что б мне не нравились больше Его глаза. Сделай так, господи, чтобы мне не нравились Его глаза...
© Билеты в параллельные миры
В черноте ночи мы выходим к плечу плечом. Они знают, знают, что мы идем. Где-то над рекой слышен детский надрывный крик, а к забору с дрожью приник старик: «Сделай всё, что можешь, спаси, сестра!..» и незряче шарят его глаза.
Эта ночь не из тех, про которые пишут стихи. Эта ночь из плохих, эта ночь из очень плохих. Я скорей вынимаю из ножен своих кинжал. Очень вовремя. Ночь ощетинилась сотней жал.
К горлу уже тянется чья-то пасть. Дай мне господи увернуться, а не упасть. Дай мне господи не упасть.
Возле леса берет нас в кольцо стая облезлых псов,
мы спиной друг к другу, эй, береги лицо!..
И я бью наугад, дайте скорей огня! А сестра смеётся, что защитит меня. Даже если я упаду, она защитит меня.
Но за псами люди на пепельных лошадях.
Эти твари посмотрят тебе в глаза и посеют страх.
Острый росчерк стали, ну же, вставай сестра, окровавлены пальцы, упала не я — она.
Та что смеялась громче и чаще всех. И теперь даже в смерти мне мерещится ее смех.
Я ругаюсь, как ведьма, я валькирией режу ночь, распадается стая, часть убегает прочь.
Мы не женщины, сегодня мы палачи, ты когда-нибудь слышал, как тьма кричит?
Это я насквозь протыкала её копьём, это мне говорила сестра: «Утри кровь, пойдем».
Эта ночь никогда не кончится, эта ночь похожа на стон. Мы зубами и пальцами пробиваемся вверх на склон,сестры рядом падают, слышится чей-то стон, но мы не замедлим хода, мы идём, идём.
Господи, мы идём.
Разбегаются тучи, месяц скалится в небеса. Среди черных безликих всадников вижу Его глаза. Это хуже, чем падать, острее, чем мой кинжал. Его взгляд говорит, что он долго меня искал.
Иногда есть я, но чаще есть просто мы. Мы не плачем, у нас нет ран, мы не влюблены,
мы не женщины, мы просто рабы войны, и темны наши мантии в самОй середине тьмы.
Сестры толкают в грудь, я отступаю назад. Господи, но как прекрасны Его глаза.
Говорят, мы ничем не лучше, чем они и Он. Но подумай так ночью, похожей на эту и ты обречен, хоть я знаю, что в душах людей мы посеем страх, но всей кровью своей сохраним их, отбросим мрак.
Когда рассветет, мы молча покинем склон. Твари тьмы убегут, спиной повернется Он. Мы поднимем погибших сестер и вернемся в храм, и тогда дадим волю горечи и слезам.
Но уже этим вечером мы снова будем в строю. И мне станет грустно, что сестры мои не поют.
Вот бы голосом тихим разрезать горькую тишину, я бы в слова облачила молитву всего одну:
Сделай господи так, чтобы сталь оказалась крепка, да не дай мне упасть, господи, да не дрогнет сестры рука! Чтобы той, смешливой было радостно на небесах, и что б мне не нравились больше Его глаза. Сделай так, господи, чтобы мне не нравились Его глаза...
© Билеты в параллельные миры
дурак
